(ФАНТОМ - ЛЮБОВЬ) - Игорь Афанасьев

Вот и Сашка непрестанно потешался сегодня над самим собой, над Филькой, над их героическими усилиями и ничтожным результатом. Они съели одного из подвяленных подлещиков, но пиво пить не стали — Сашке нужно было идти домой, а запах пива мог довести маму до инфаркта.

— Пока, — хлопнул он по плечу Фильку, склонившегося над картой, — читай «Приключения Буратино», главу о стране дураков!

Филька остался на чердаке в одиночестве.

Вернее, он остался наедине с находкой, и чем больше вглядывался в старинные буквы и рисунки на ткани, тем больше ему казалось, что он слышит какие-то голоса, крики, ржание лошадей; ему казалось, что в разных точках карты вспыхивают яркие всполохи пламени и слышен топот конницы, и какие-то странные тени мелькнули перед ним на выцветшей от времени парусине.

Прыг да скок, прыг да скок —Приумолк в углу сверчок…В белой люльке — спаленкеСпи, сынок мой маленький…Воет ветер за окном -Мы его не впустим в дом!Пусть тревожит барина,Волка, да татарина…Орда… Тысчеголовым змием она вползала в каждый домИ расползалась по России крутым, калёным матюком.По белу снегу — след кровавый, по белу свету — дым и тьма,А на церквях золотоглавых — потоки конского дерьма.Коса кривая, не зевая, снимала урожай головВсё человечество лишая и землепашцев и певцов…

Весь день неожиданная встреча с Давидом не выходила у Фила из головы, он поглядывал на таинственную карту и не мог дождаться момента, когда сможет взглянуть вновь на подарок от прадеда. А к вечеру в студии раздался телефонный звонок. Трубку сняла Айрин и немедленно оповестила всю компанию:

— Филимон! К тебе звонит тёлка, судя по акценту — из Техаса. Звонила действительно Мэри.

— Как дела? — с наигранной бодростью приветствовал девушку Фил. — Ты откуда звонишь?

— Я, наверное, делаю глупость, — замялась Мэри, но нашла силы продолжить свою мысль, — просто у меня нет больше человека, которому я бы могла позвонить.

— У тебя что-то случилось? — переспросил Фил, проклиная себя за дурацкую привычку раздавать визитки первым встречным.

— Я могла бы к тебе приехать вечером? — как-то поспешно переспросила она, словно кто-то подтолкнул её в спину.

— Сегодня? — с тоской в голосе уточнил Фил.

— О'кей, — как бы даже обрадовалась Мэри, — давай в другой раз.

— Но если у тебя проблемы, — вежливо добавил Фил, — я буду дома через час.

В трубке на секунду повисла пауза, а затем Мэри с деланной бодростью поставила точку:

— Я буду к девяти!

Повесив трубку, Филимон долго не мог избавиться от странного, нехорошего чувства беспокойства, но отнёс это за счёт того, что к вечеру стала сказываться бессонная ночь. Чертовски хотелось спать.

На своей новенькой «Хонде» он доехал до центра, сладко зевнул и нырнул на ярус ниже — к подземным гаражам. Освещённым тоннелем он подкатился к указателю «В. Житомирська, 12» и поставил машину на стоянку № 4. Лифтом можно было подняться прямо к квартире, но он потащился по лестнице пешком, в надежде разогнать дрёму.

На рабочем столе подмигивал разноцветными переливами экран компьютера. Фил набрал программу заказов на дом. Он выбрал

«Романтический ужин» из французского ресторана и проставил время — 21.00. Быстренько рассовав по шкафам разбросанные по квартире рубашки и брюки, он принял душ и взглянул на часы. Оставалось пару минут до назначенного времени, и он с вожделением развернул привет от предка прямо на полу.

Карта была нанесена на плотную ткань, из какой шьют паруса для яхт. Фил встал на четвереньки и двинулся по земному шару, ещё раз отмечая про себя расположение точек пересечения вертикальных и горизонтальных потоков. Это, действительно, напоминало систему невидимых кабелей. К тому же, сетка была нарисована очень странной, фосфоресцирующей краской, и казалось, что внутри голубых линий несутся живительные потоки Информации и Энергии.

На карте встретились и произвольные отметки, они располагались в странном порядке, иногда совпадая с людными местами, а иногда — заполняя какой-нибудь квадрат в гуще Амазонских джунглей либо в таежных просторах России и Канады.

Фил не успел довести размышления до логического завершения, когда раздался звонок. Он вскочил и отворил входные двери, ожидая увидеть Мэри или, в крайнем случае, заказанный ужин.

За порогом никого не было.

Филимон автоматически подался вперёд и выглянул на лестничную площадку.

Удар пришёлся в нос, и молния боли полоснула его по глазам. Падая на пол, Фил успел отметить про себя, что точка Киева приближается к нему с невероятной скоростью…

Город накрылся густым пятном крови, и голубые артерии Земли медленно наполнились алыми змейками.

Глава одиннадцатая. Знак Розенкрейцеров

Киевская осень обрушила на головы прохожих град спелых каштанов, а на Филькину жизнь — обвал беды.

В один из первых школьных дней он, неожиданно для самого себя, решил «пасануть» любимый урок географии и смылся из школы в одиночку, без Сашки. Можно было пойти в кино, можно было смотаться в зоопарк и посмотреть на нового слона, но Филю упорно тянуло в самое опасное для «сачка» место — домой. Придумав, однако, для любопытных соседей самую примитивную версию «заболевшей учительницы», Филька, как ни в чём не бывало, прошествовал по коридору к своей двери и приготовился открыть её большим длинным ключом.

Дверь была не заперта.

На диване, повернувшись лицом к спинке, спала мама.

Делать было нечего — попался. Филя на цыпочках прошёл к окну, всячески оттягивая момент маминого пробуждения и дальнейший процесс объяснений.

Мама не пошевельнулась.

Что-то нехорошее было в её неподвижности, и Филька рискнул тронуть её за плечо.

Никакой реакции.

Он схватил маму за плечи и повернул лицом вверх — она дышала странными короткими вздохами, а из-за полузакрытых век были видны зрачки глаз, подёрнутые тусклой пеленой.

Филька выскочил в коридор и забарабанил в соседские двери, но в квартире, как назло, было абсолютно пусто, если не считать вздохов глухой старушки в комнате Анны Абрамовны. Не понимая до конца, что он делает, Филька схватил в кухне со стола бутылку молока и попытался влить его маме в рот, но она плотно сжала зубы и шептала какие-то непонятные слова.

Шаги в коридоре прозвучали громом в его голове, а заглянувшая в раскрытую дверь Анна Абрамовна, выронила из рук авоську с картошкой и бросилась к маме. Она раскрыла веки, заглянула в глаза, попыталась нащупать пульс, и тут мама отчётливо произнесла слово:

— Дихлоритан.

— Ложку, нож, дай что-нибудь! — коротко скомандовала Анна Абрамовна, и Филька схватил с буфета красивый столовый нож с наборной ручкой.

Аккуратно разжав мамины зубы ножом, Анна Абрамовна помогла Фильке влить молоко — мама закашлялась и замотала головой. В этот момент из-под подушки выпало письмо, Филя сунул письмо в карман и замер, прижавшись спиной к стене.

Анна Абрамовна уже вызывала по телефону карету «Скорой помощи». Кому и как она звонила ещё, Филька не соображал, но вскоре появились и люди в белых халатах, и папа, и ёще кто — то.

Маму увезли в больницу, папа уехал в той же машине.

Филька остался в комнате один. Было понятно, что произошло нечто ужасное, и письмо, лежавшее в кармане, могло объяснить хоть что-то.

Он распечатал конверт — письмо было адресовано отцу.

«У меня в руках дихлоритан. Единственное, что мне остаётся — выпить эту гадость и радоваться, что не придётся взглянуть тебе в глаза. Придумай сам что-нибудь для Фильки и постарайся не говорить ему правду. Я наделала много глупостей, но не в силах остановиться — я не принадлежу себе самой. Вера много знает, ещё больше знает Роза Марковна. Прощай.»

Филька ничего не понял, но когда папа вернулся из больницы, протянул ему конверт и впялился в него глазами.

Ему, почему-то, вспомнилось лето, Одесса, москвичка, но папа в полной растерянности бросил письмо на стол и стал рассказывать подробности сбежавшимся соседям.

Мама была жива. Никакого дихлоритана она не пила — наглоталась снотворного, под названием «люминал», но в таком количестве, что угрозы жизни не было и в помине. На вопрос папы, что же такого знает Роза Марковна, та стала хвататься за сердце и убежала к себе в комнату.

А на следующее утро, в субботу, пошли звонки и визиты.

Приходили общие друзья и знакомые, соседи, дальние родственники и даже продавщица из гастронома на Владимирской. Почему-то, они все интересовались в первую очередь здоровьем Фильки, сочувственно гладили его по голове и интересовались, как прошла операция.

О какой операции идёт речь Филя в начале никак не мог догадаться, но смутно вспомнил, что ранней весной мама усиленно таскала его по врачам. Его заставляли на голодный желудок пить противную тёплую воду и есть белые хлебные корочки, затем ему пихали сквозь горло толстенную резиновую кишку, либо тоненькую, но с железной головкой. Врач укладывал его на бок, и несколько часов из Фильки сочилась по трубке всякая гадость — либо прозрачная кислота, либо желчь. Всё это собиралось в пробирки и отправлялось в лабораторию.